Политзэки, компромиссы и принципы: дискуссия Елены Эфрос с Александром Подрабинеком
Фото из открытых источников
После публикации статьи Александра Подрабинека «Разные политзэки. О лакействе и достоинстве» мать режиссёрки Евгении Беркович, Елена Эфрос обратилась к автору с просьбой скорректировать материал. В своём тексте Подрабинек поставил под сомнение позицию Беркович, обвинённой в «оправдании терроризма», и упомянул Валерию Зотову, 21-летнюю жительницу Ярославля, осуждённую на 6 лет за поджог администрации.
🔴 Елена Эфрос: Ответ диссиденту Александру Подрабинеку на его статью «о лакействе и достоинстве».
Дорогой Саша! Надеюсь, у меня есть право так к вам обращаться.
То, что вы пишете о разных позициях, — справедливо, примерно то же мне говорил и Борис Стомахин. Вы, старые сидельцы, имеете право на такие мнения, я их уважаю. Как уважаю и отказ Леры от участия в лагерных мероприятиях.
Штука в том, что на самом деле (я уточнила у Жени, она передала более точную информацию из первых рук) — она не делала Лере «предложений, от которых невозможно отказаться». Это попросту невозможно: спектакли к праздникам каждый отряд делает свой, а Женя и Лера — в разных отрядах.
В начале срока я просила мою дочь поддержать Леру — Женя подходила к ней знакомиться, но контакта не получилось. Больше они не общались. Журналисты наврали или просто напутали.
В вашей статье моя дочь выглядит, извините за лагерную феню, «сукой» и чуть ли не провокатором. Это несправедливо и необоснованно.
К тому же Женя лучше нас всех понимает, что УДО ей не светит. Теоретически и гипотетически когда-нибудь возможен обмен, но после таких вот статей ее шансы на включение в список уменьшаются.
Буду очень благодарна, если вы внесете поправки в текст.
🔴 Александр Подрабинек: Елена, Вы же сами ещё раньше и перепостили сообщение «Слова защите» без каких-либо комментариев и опровержений. Эту ситуацию Валерия описала своей маме и я этой информации доверяю больше, поскольку Валерия, в отличие от Евгении, находится в более уязвимом положении.
Я очень ясно вижу, что происходит, поскольку сам неоднократно был и очевидцем, и участником подобных событий. Да, Ваша дочь выглядит неприглядно. Я надеюсь, у нее найдутся смелость и силы исправить ситуацию и вернуть себе доброе имя политзаключённой.
🔴 Елена Эфрос: Я перепостила без комментариев, поскольку не имела тогда полной информации из первых рук. Лера — человек очень юный и эмоциональный, её слова могли быть не так поняты, а дальше понеслось по трубам. Смелости и сил у Жени больше, чему много кого, она не прогибалась и не прогибается, но поступать будет так, как сочтёт правильным и достойным.
Разные политзэки. Александр Подрабинек — о лакействе и достоинстве
Кто застал советское время, тот, наверное, помнит фильм 70-х годов «Калина красная». Начинается он совершенно невероятной сценой: хор воров-рецидивистов исполняет со сцены лагерного клуба песню «Вечерний звон». Хорошо исполняют. Но воры, записавшиеся в лагерную самодеятельность? Развесистая клюква! Рядовой зритель, конечно, ничего не заметил, фальши не уловил и, наверное, только усмехнулся превратностям арестантской судьбы. Постановщик фильма Василий Шукшин, я думаю, понимал всю лживость этой сцены, но, с одной стороны, надо было продвинуть фильм через цензуру, а с другой — партбилет КПСС обязывал соблюдать партийную дисциплину и придерживаться стандартов социалистического реализма. Вставшие на путь исправления воры — это победа советского гуманизма.
Когда в нашем туберкулезном бараке, где лечились и умирали зэки со всех зон Якутии, зашел как-то разговор об этом фильме, то одни смеялись, другие негодовали, третьи чертыхались и матерились — никто не сказал об этой фальшивке ни одного доброго слова. Здесь знали уголовный мир не понаслышке, не по книгам или чужим рассказам.
Встает перед зэком выбор: быть «как все» или оставаться человеком?
Что ж, кино — это просто кино, плюнули да растерли. В жизни все складывается не так просто. Участие в лагерной художественной самодеятельности — это шаг навстречу администрации. Еще не такой серьезный, за который на пересылках калечат, опускают или убивают, но уже такой, после которого в приличной камере чифирить не пригласят.
Администрация ценит покладистых зэков, которые не «качают права», беспрекословно исполняют указания контролеров, всегда согласны с начальством и никогда никому ни на что не жалуются. Такие считаются вставшими на путь исправления. Еще больше начальство ценит тех, кто «активно участвует в общественной жизни колонии», стучит на товарищей, помогает надзорсоставу поддерживать режим — избивают непокорных заключенных, запугивают вновь прибывших. Эти зарабатывают себе на УДО и частенько действительно получают условно-досрочное освобождение.
И вот представьте, приезжаете вы после суда и долгих этапов в колонию с твердым намерением ни во что не ввязываться и как-нибудь отмотать свой шестилетний срок. И тут подкатывает к вам заведующий клубом, тоже зэк, и радостно предлагает принять участие в концерте, посвященном какому-нибудь патриотическому празднику. А вы политзаключенный и вам это, выражаясь прилично, не комильфо, а изъясняясь по лагерному — западло. И вы отказываетесь.
Тогда к вам подходит офицер по режимно-оперативной работе и вежливо так интересуется: «А что же это вы, осужденный такой-то, нашу культуру не поддерживаете? Может быть, вам наша власть не нравится? Может быть, вы войну с Украиной осуждаете? А может, вы нашим Владимиром Владимировичем недовольны?» И вы не знаете, как поступить, что ответить, потому что лгать не хотите, а сказать правду — значит в лучшем случае получить 15 суток в штрафном изоляторе, а в худшем — новый срок. И вы мнетесь, что-то пытаетесь сказать то ли про плохое здоровье, то ли про отсутствие музыкальных способностей, то ли еще что-то, но все это бесполезно, потому что кум видит вас насквозь. И он говорит вам: «Хорошо, с вами все понятно. Вот вам для начала выговор за незастегнутую пуговицу, профучет за склонность к побегу и 5 суток ШИЗО за то, что умылся за десять минут до подъема. Так-то!» Через пять дней завклубом встретит вас где-нибудь и спросит: «Ну что, оно того стоило? Будь как все, не выпендривайся».
Вот так в тюремной жизни и встает перед зэком выбор: быть «как все» или оставаться человеком? Подобный выбор подстерегает нас на каждом шагу и в вольной жизни, но здесь любые решения не так драматичны. Мы даже не придаем им особого значения. Ну, снял подхалимский фильм о трудовых буднях президента, поучаствовал ради своего благотворительного фонда в его избирательной кампании, публично оправдал творимые зверства — что с того? Завтра можно будет уехать за границу и снять о тиране разоблачительный фильм, красиво выступить в защиту гонимых и публично осудить то, что раньше оправдывал. И никакого риска, разве что руку не всякий подаст, но от этого не умирают.
Другое дело тюрьма. Здесь даже самая незначительная мелочь может круто изменить судьбу. Маленькая ошибка может привести к большим потерям, а за достойные решения приходится иногда расплачиваться здоровьем или жизнью.
20-летнюю Валерию Зотову летом 2023 года приговорили к шести годам лагерей за «террористическое намерение». Приговор стал результатом провокации сотрудников ФСБ, которые склоняли ее к поджогу здания сельской администрации, где собирали гуманитарную помощь для «бойцов СВО». В прошлом году Зотову доставили в ИК-3 — женскую колонию в поселке Прибрежный Костромской области. Как администрация лагеря относится к политзаключенным, можно не описывать — придирки на каждом шагу и бесконечные провокации. И тут приезжает в колонию еще одна политзаключенная — режиссер Евгения Беркович, осужденная тоже на шесть лет по делу об оправдании терроризма за свой спектакль «Финист — Ясный сокол». Два политзэка в одном лагере — дело не такое уж редкое. Они попадают в разные отряды, но могут общаться.
Валерия Зотова на сотрудничество с администрацией не идет. Ее лишают медицинской помощи, на нее натравливают подментованных зэчек, ее избивают, над ней издеваются, ограничивают в контактах с родными. Евгения Беркович, в отличие от Зотовой, у лагерного начальства на хорошем счету. Она ставит спектакли, которые обещают стать украшением концлагеря.
Телеграм-канал «Слово защите» приводит слова Светланы Зотовой, матери политзаключенной: «Женю определили в пятый отряд, а моя дочь — в третьем. Беркович сама подходила к Лере знакомиться. Но дочка не хочет с ней не то что дружить — даже общаться: не сошлись характерами. Также Лера категорически отказалась принимать участие в пьесе Жени Беркович ко Дню Победы с рабочим названием „Сын полка“, хотя та ее приглашала, уверяя, что она „подходит для спектакля“».
Дело, разумеется, не столько в разных характерах, сколько в разных жизненных позициях. Тот же телеграм-канал сообщает, что Зотову пытались привлечь к участию в добровольно-принудительной для таких мест художественной самодеятельности. Валерия не пошла на праздничное мероприятие к 23 февраля, где целыми отрядами исполняли посвященную Путину песню «Дядя Вова, мы с тобой». В преддверии 8 марта она возмутилась требованием «скинуться по 3000 рублей на ткань для костюма». Сразу после празднования 8 марта в колонии началась подготовка к 9 мая. Одним из главных его событий в ИК-3 должен стать спектакль другой политзаключенной, содержащейся там с февраля Жени Беркович.
«Смотрите, — говорит тюремная власть, — вот как ведут себя умные люди»
На воле отказ от участия в спектакле — дело пустяковое, о котором даже нечего говорить. Но в тюрьме это заявление о своей позиции, о своем неучастии в пропагандистском балагане по заказу власти. Для политзаключенного такое не остается без последствий. Вряд ли Беркович этого не понимала, делая Зотовой предложение, от которого рискованно отказаться.
«Вставший на путь исправления» — это, с точки зрения начальства, идеальный пример для упрямых, не сдающихся, ценящих собственное достоинство выше пряников от начальства. «Смотрите, — говорит тюремная власть, — вот как ведут себя умные люди. А вы, глупые, будете гнить в карцерах и погибать, пока окончательно не сотретесь в лагерную пыль. Учитесь жить!»
В отношении политзаключенных у лагерной администрации одна задача: поломать, добиться покорности, принудить к идеологическому сожительству. Если в этих целях можно использовать другого политзаключенного, то для начальства это просто подарок судьбы.
Правда, Евгения Беркович еще раньше просила не считать ее политзаключенной. В этом готов с ней согласиться.